«Одна из уникальных черт Евангелия, проявившая себя и в вере Пятидесятницы, — это отмена фундаментального для религиозной культуры деления мира на профанную и сакральную зоны.
Основа традиционной культуры — это система табу, главное из которых отделяет сакральное от профанного. Вот священный источник, а вот обычный водопой. Вот заповедная роща, а вот просто тайга... Но в Евангелии это деление уходит. Все — Божие.
И уже нет какой-то отдельной святой Храмовой Горы: все места святы.
Нет одного святого народа. Где двое или трое собраны во имя Христа — там и Он. И вообще Его царство в сердце даже одинокого верующего.
Нет субботы: всегда с нами Бог. Любая минута и день святы, то есть — Божьи. Если язычник считал себя вправе свободно распоряжаться профанным отдыхом как уже своим по праву, то теперь оказывается, что и это — не его, а Божье.
«Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите» (1 Фес. 5:16). В повести Валерии Алфеевой «Джвари» грузинский монах говорит героине: «Это никуда не годится, что есть отдельное время для молитвы, отдельное — для жизни, совсем не похожей на молитву. Разрыва не должно быть. Всю жизнь нужно обратить к Богу как молитву».
Теперь нет чего-то отделенного и противопоставленного остальному Божию творению. Человек может сделать что-то значащее для Бога не тогда, когда совершает какие-то манипуляции с Его идолом или образом, а тогда, когда так или иначе обращается с иным человеком. Обычным человеком, тоже несвятым, а порой даже и крайне неприятным во всех отношениях. Но раз вы ему это сделали — вы Мне это сделали. Теперь любой нищий — это Иов и даже Христос. Закон об оскорблении Императорского Величества может быть применен по отношению к оскорблению бомжа. Он ведь тоже – икона Бога. Лучше уйти из храма, оставив непринесенной заготовленную жертву, но примириться со своим домашним «врагом».
— Андрей Кураев. «Парадоксы церковного права»
